На третьем этаже гостиницы «Анкира» проживали только женщины. Впрочем, это всех устраивало. Каждый вечер, придя с послушания и помолившись, паломницы устраивались пить чай и обсуждать прошедший день. Ходили в гости друг к другу. Только к Аллочке не заглядывали: не вписалась она в общую компанию… За глаза ее не обсуждали — как можно?! Ведь сестры — православные христианки!

Обсуждать не обсуждали, но… нет-нет, да и вспоминали в своих женских беседах. Всем было интересно, зачем и почему Алла приехала в обитель. Обычно ведь как? Едешь в монастырь, просишь послушание, работаешь во славу Божию, грехи свои замаливаешь… А тут все иначе. Сестры трудиться идут, а Алла в номере сидит. Все на молитву встают, а она гулять уходит. Одним словом, странная паломница.

Сумерки окутали город. Сегодняшний вечер обещал быть необычным. Из обители уезжали сразу пять человек, и паломники собрались в трапезной, чтобы попрощаться. За столом царила веселая суета. Кто-то показывал фотографии, которые успел сделать, кто-то обменивался с другими телефонами, чтобы продолжить общение… Только Алла сидела, опустив глаза и вобрав голову в плечи. Она так ни с кем и не подружилась.
Мать Саломия оглядела ставших родными людей и предложила:

— Давайте делиться своим опытом. Стала ли эта поездка для кого-то из вас полезной? Думаю, нам всем будет очень интересно послушать отъезжающих!

В трапезной стало тихо. Все обдумывали слова матушки, а потом один за другим стали рассказывать о своих впечатлениях. Когда четверо высказались, повисло напряженное молчание. Что скажет Алла? Тем временем, женщина набрала в легкие воздуха и робко произнесла:

— Я очень рада, что провела целых десять дней в этом чудесном месте. Наверное, кому-то это покажется странным, но для меня главным в этой поездке стал именно третий этаж «Анкиры». Именно здесь, среди вас, дорогие сестры, я получила один из самых ценных уроков в своей жизни…

Алла взглянула на матушку, и та ободряюще кивнула.

— Что ж, я расскажу подробнее о себе. Возможно, узнав мою историю, кто-то из вас сможет избежать таких ошибок. Итак, начну с самого начала. Я выросла в православной семье. Меня и двух моих сестер растили в послушании и строгости. Уже лет в шестнадцать я стала готовить себя к служению матушки. Мне хотелось стать женой священника и разделить с супругом все тяготы этого непростого пути. Моим мечтам было суждено осуществиться… Я вышла замуж, супруг получил приход и стал служить в одном из столичных храмов. Поначалу я стояла в свечной лавке и радовалась возможности быть полезной людям. Но шли годы и, видимо, что-то случилось. Батюшка увидел, что я «перегорела».

К сожалению, я понимаю, что он имел в виду. Ведь, действительно, я уже стала оценивать людей по внешнему виду, мысленно разделив их на «прихожан» и «захожан». Это очень опасно, тем более что я по-прежнему стояла в церковной лавке и просто не могла себе позволить подобного нерадения. Осознав свою черствость, стала каяться, но ничего не менялось. Батюшка, увидев однажды мое равнодушие к девушке, которая подавала записки, сделал мне замечание. Сказал, что стоило быть с ней приветливее, но я лишь отмахнулась.

Эта девочка была мне знакома. Службы она никогда до конца не выстаивала, в юбке я ее вообще ни разу не видела, ни с кем из прихожан она не дружила. Вот я и отнеслась к ней без должного внимания. Для меня она не была «своей». Услышав такие мои рассуждения, батюшка понял, что нужно срочно принимать меры. Он наложил на меня епитимию. Поскольку уже давно было принято решение навестить мать Саломию, с которой наша семья была дружна, батюшка велел у нее в гостинице вести себя определенным образом, дабы на своей шкуре ощутить, что значит быть «чужой» среди «своих». Сестрички, я, как и вы, несла послушание, только ночью — перебирала и фасовала на складе монастырские травы. Просто вы не знали. А я не могла вам объяснить, почему не хожу днем трудиться вместе со всеми — таким был наказ батюшки. Я должна была жить не на показ. Молиться и трудиться втайне.

Если бы вы только знали, каким испытанием для меня стало каждый раз проходить мимо вас! Наш этаж был для меня настоящей пыткой! Я не могла признаться, что я «своя», чтобы вы приняли меня в компанию. Не могла ближе познакомиться с вами, иначе последовали бы вопросы о том, почему я не хожу на послушания со всеми и не участвую в общей молитве. Я вам скажу честно: это очень страшно — оказаться в такой ситуации, когда ты вне коллектива, особенно женского…

— Но ведь мы тебя не осуждали за то, что ты не трудишься и не молишься со всеми! Никто и слова дурного не сказал в твой адрес! — раскраснелась Аллочкина соседка.

— Родные мои, так и не нужны никакие слова. Ведь страшно просто ощущать себя «чужой»… Господи, не дай мне больше судить о людях по их внешнему виду! Знаете, о чем я думала все это время? О той девочке из нашего храма! Почему она в брюках была? Да, может, у нее просто денег нет купить эту злосчастную юбку! Почему службы не выстаивала? Может, здоровье не позволяло или она просто не знала, как вести себя в храме. Так много причин, и ни одна из них меня не должна касаться! Это вообще не мое дело! Мое дело — увидеть в ней своего ближнего… Ведь апостол Петр не зря просил: …будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры.

В миру Соловьёв Фёдор Алексеевич, родился 17 января 1846 года в Москве в многодетной семье протоиерея Алексея Петровича Соловьёва, настоятеля храма во имя преподобного Симеона Столпника, что за Яузой, за сорокалетнюю педагогическую деятельность ему было пожаловано потомственное дворянство. Личность отца и его образ жизни были основой нравственного и духовного становления великого старца.

При крещении его нарекли в честь великомученика Феодора Тирона. Крёстным отцом был его дядя, протоиерей Глаголев Матфей Дмитриевич, а крёстной матерью — бабушка Анна Андреевна. Начальной грамоте он учился у своего будущего тестя, диакона соседнего храма отца Павла Смирнова. Когда малыша везли на санках к учителю, ему давали с собой бутылочку с чаем и конфетку. Чай Федя выпивал сам, а конфетку всегда отдавал Аннушке, маленькой дочке отца Павла, на которой потом и женился.

С малых лет отличался серьёзностью, строго соблюдал посты, не шалил, уклонялся от весёлого общества и шумных развлечений, был очень привязан к отцу, заботился о нём. Дети в спорах часто обращались к нему, чтобы он их рассудил. Фёдор любил музыку и, научившись играть на рояле, исполнял церковные песнопения и пел в хоре. Самыми любимыми песнопениями у него были ирмосы канона «Яко по суху пешешествовав Израиль» и он всегда плакал от умиления, слушая их. Также прислуживал в алтаре своему отцу, выходя со свечкой и подавая кадило. Постился с самого раннего возраста, как себя помнил.

Его мать Мария Федоровна умерла в 1854 году, когда ему исполнилось восемь лет.

Закончил Андрониевское духовное училище. В этот период с ним случилось несчастье — на колокольне язык колокола ударил его по голове и мальчик ослеп на один глаз.

В 1866 году окончил Московскую духовную семинарию по первому разряду, вторым в списке выпускников, хотя учеба давалась ему нелегко. Он отдавал ей все время, исключив чтение для развлечения и всякие вечеринки. Не пошёл в Духовную Академию, потому что не чувствовал в себе особого призвания к богословской науке.

12 февраля 1867 году друзья детства Фёдор Алексеевич и Анна Павловна повенчались. А 19 февраля был рукоположен в диакона в Чудовом монастыре. Митрополит Московский Филарет (Дроздов) назначил отца Феодора в храм cвятителя Николая в Толмачах, которому он покровительствовал.

23 июля 1868 года родился сын Михаил. Но на пятом году супружества Анна, простудившись, заболела скоротечной чахоткой и в январе 1872 года скончалась. Когда отпевали Анну Павловну, у отца Феодора не было сил служить. Он стоял рядом с гробом, неотрывно смотрел на любимое лицо, и слезы катились по его щекам. Первое время «безысходная тоска одолевала» молодого диакона. Настоятель церкви протоиерей Василий решил привлечь дьякона Фёдора к работе в редакции «Душеполезное чтение», чтобы он «нашел облечение — в труде». Редакционные заботы пробудили у дьякона Фёдора интерес к литературной деятельности, ему приходилось читать много духовной литературы, писать статьи для журнала, некоторые их них позже были изданы отдельными брошюрами.

Кроме богослужений в хра­ме, отец Феодор участвовал вместе с отцом Алек­сием Мечевым, тогда еще диаконом, в народных чтениях. Одновременно он безвозмездно препода­вал Закон Божий в сиротском приюте, а также в частном приюте Смирновой и в нескольких домах прихожан, в том числе у известного славянофила Самарина Ю.Ф., жившего в доме графини Сол­логуб, почти напротив церкви. Этот дом отцу Феодору приходилось посещать вместе с отцом Василием для совершения домашних всенощных, после которых затевались интереснейшие беседы. Их участника­ми, кроме Самариных и графини Соллогуб, были их друзья-славянофилы: князь Черкасский с суп­ругой, И. С. Аксаков с супругой (А. Ф. Тютче­вой), С. М. Сухотин, братья Васильчиковы, Бу­турлины, князь Оболенский. В конце 70-х годов в этом обществе стал появляться еще молодой, но уже получивший известность философ Владимир Сергеевич Соловьев. Позднее старец Алексий в Зосимовой пустыни с удовольствием вспоминал эти беседы с передовыми, знаменитыми деяте­лями той эпохи. Они расширили его кругозор и научили общаться с представителями высшего общества, что пригодилось, когда к нему как к старцу обращались за советом высокопоставлен­ные богомольцы из Москвы и Петербурга.

Отец Феодор старался никогда не отказывать в помощи нуждающимся, не только ежедневно раздавал деньги нищим, но и помогал бедным, чем мог: приглашал в дом, кормил, одевал нуждающихся. Однажды на улице дьякон снял с себя верхнюю рясу и отдал дрожащему от холода нищему.

В мае 1895 года после 28-летнего служения покинул Николо-Толмачёвский приход.

4 июня 1895 года был рукоположен в пресвитера и определён в штат Кремлёвского Успенского собора.

Служил всегда благоговейно, истово и не спеша, часто внеочерёдно, за других. После литургии охотно служил заказанные молебны и панихиды. Если служил другой клирик, он молился в алтаре, в нише.

Пользовался в соборе всеобщей любовью и уважением. Уже через два года по принятии им священнического сана был единогласно избран духовником соборного причта, а ещё через год, незадолго до ухода в монастырь, стал протопресвитером. После того, как его сын окончил Московское техническое училище и женился на дочери богатого лесопромышленника Мотова, путь в монастырь для батюшки, давно тяготившимся мирской суетой, был открыт.

В октябре 1898 года поступил в Смоленскую Зосимову пустынь.

30 ноября 1898 года был пострижен во иеромонаха игуменом Зосимовой Пустыни отцом Германом (Гомзиным), с наречением имени в честь cвятителя Алексия, митрополита Московского. День его Ангела празднуется 12 февраля. Это был и день их венчания с женой.

Отец Герман, принимая в свою обитель протопресвитера Успенского собора, всеми уважаемого отца Феодора, очень опасался, что у того могли появиться ростки гордости и самомнения. И он начал смирять отца Алексия. Первыми послушаниями его были клиросное пение и совершение богослужений. Обращались с ним сурово, ставили во время службы ниже братии, облачения давали самые плохие. Правда, его определили духовником и освободили от тяжёлых физических работ. Регентом хора тогда был иеромонах Нафанаил, бывший артист оперы, окончивший консерваторию и Синодальное училище, хороший музыкант, но нервный и беспокойный человек. Отец Алексий стал петь на клирос по-соборному. Отец Нафанаил прервал его и резким тоном стал выговаривать: «Это не Успенский собор, вы не забывайтесь, здесь реветь нельзя». «У меня был хороший голос, — рассказывал отец Алексий об этом случае, — и мне хотелось его показать, но я должен был слушаться своего духовного сына, который был моим наставником в этом деле». Отец Алексий стал смиренно, от всей души просить прощения у отца Нафанаила. Тот долгие годы вспоминал это смирение с умилением. Размолвки с отцом Нафанаилом повторялись и доставляли отцу Алексию истинное мучение. После одной такой размолвки отец Алексий был настолько неспокоен духом, что ночью пришёл будить отца Нафанаила, чтобы просить у него прощения.

Даже став духовником отца Алексия, отец Герман исповедовал его до конца жизни. Он скоро узнал высокие душевные качества инока, его искреннее смирение и богатый опыт священнослужителя, понял его светлую душу. Настороженность сменилась уважением, а затем и большой любовью. Отец Алексий отвечал ему взаимностью. Увеличивалось и число исповедников у отца Алексия, его духовными детьми стали многие молодые монахи. Через несколько лет его духовным сыном стал и сам отец игумен Герман. Клиросное послушание ему отменили и поручили учить молодых монахов Закону Божию.

После смерти преподобного Варнавы из Гефсиманского скита 17 февраля 1906 года, многие из его духовных чад обратились за помощью и поддержкой к преподобному Алексию, старцу и духовнику Зосимовой пустыни. Старчество стало самым главным делом монашеской жизни преподобного Алексия. К нему стремились государственные деятели, митрополиты и архиепископы, епископы и архимандриты, священники и простые монахивоенные, врачи, чиновники, учителя, профессора и студенты, рабочие и крестьяне. Духовная опытность, сила молитвы и необыкновенная прозорливость привлекали к нему многих.

В 1906 году, Великим постом, постоянно осаждаемый исповедниками, он стал изнемогать, здоровье его пошатнулось, и он заболел воспалением лёгких. Положение было настолько серьёзно, что доктор Мамонов, лечивший его, открыто говорил, что отец Алексий может умереть. То помещение, где он жил, было сырым и холодным, и его перенесли в игуменские покои. В Великий четверг отца Алексия соборовали. После соборования, когда иноки подходили по очереди прощаться батюшкой, он тихо сказал одному: «Молись, я надеюсь на Бога, ради ваших святых молитв Господь дарует мне здоровье». После этого отец Алексий стал поправляться.

Летом 1906 года отец Алексий перебрался жить в небольшую избушку. Мало-помалу главным делом батюшки в монастыре стало старчество и духовничество.

К нему стремились отовсюду люди: архиереи, государственные деятели, священнослужители, монахи, военные, врачи, чиновники, учителя, профессора и студенты, рабочие и крестьяне. Особую группу его посетителей составили учителя и студенты Московской духовной академии. Среди духовных детей старца к этому времени были и такие известные деятели Русской Православной Церкви, как преподобномученица великая княгиня Елисавета Феодоровна, матушка Фамарь (Марджанова). Зосимову пустынь часто посещали и члены известного в те годы в Москве религиозно-философского кружка Сергий Булгаков и Павел Флоренский.

Иногда отцу Алексий приходилось принимать народ почти безвыходно по многу часов. Со временем пришлось ввести специальные билеты для исповедников: 110 билетов на два дня. Отец Иннокентий их раздавал. Когда на исповедь пускали выборочно, батюшка был недоволен. «Я, — скажет, — не на лицо, а на человека должен смотреть».

Летом 1909 года в Сергиевой Лавре состоялся монашеский съезд, и старец Алексий был среди его участников. Его голос имел там большое значение, с его духовным опытом считались, и все с почтением прислушивались к его словам. Много внимания съезд уделил вопросам старчества. Вот что написал иеромонах Серафим (Звездинский):

«Много утешения получил на монашеском съезде, беседуя со многими препо­добными старцами. На съезде особенно властно, горячо, убежденно говорил отец Алексий Зосимовский, большая часть постановлений была сделана прямо-таки под его непосредственным влиянием. Блаженны очи мои, видевшие сие, и уши, слышавшие мудрые, глубокие речи старцев».
В июне 1915 года старец серьёзно заболел: у него был сильный сердечный приступ. Болел он долго и тяжело. Только в конце августа старец почувствовал себя лучше и снова стал принимать посетителей.

Стремление к безмолвию, потребность уединиться, чтобы сосредоточиться на внутренней молитве, телесная немощь вынудили старца Алексия просить разрешения уйти в затвор. Его просьба была частично удовлетворена в феврале 1916 года, он ушёл в «полузатвор»: исповедников он принимал в церкви только по субботам и воскресениям, но для мирян он был уже недоступен. 6 июня 1916 года семидесятилетний старец получил разрешение уйти в полный затвор.

15 июля 1917 года в Троице-Сергиевой Лавре открылся предсоборный монашеский съезд. По личной просьбе митрополита Тихона (Беллавина) старец Алексий принимал в нём участие и был избран членом Всероссийского Поместного Собора. В августе старец прибыл в Москву и был помещён в митрополичьи покои Чудова монастыря. На следующий день, 15 августа, состоялось торжественное открытие Всероссийского Поместного Собора в храме Христа Спасителя.

После тех серьёзных событий, которые произошли в России в конце октября 1917 года, было решено безотлагательно восстановить на Руси Патриаршество. Избрание патриарха было назначено на воскресенье 5 ноября в храме Христа Спасителя. 30 октября были избраны три кандидата в патриархи: архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий) (он получил в качестве кандидата наибольшее число голосов), архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский Тихон (Беллавин). Избрание патриарха должно было решиться жребием. Вынуть жребий поручили старцу-затворнику Зосимовой пустыни иеромонаху Алексию.

Перед началом богослужения митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) в алтаре написал на пергаментах имена кандидатов на патриаршество и положил в специальный ковчежец. Во время литургии из Успенского собора была принесена чудотворная Владимирская икона Божией Матери… По окончании божественной литургии из алтаря вышел молившийся там старец Алексей. Встав перед чудотворной иконой, он стал усердно молиться, и изредка клал земные поклоны… Начался торжественный молебен… По окончании молебна митрополит Владимир подошёл к аналою, взял ларец, благословил им народ, разорвал шнур, которым ларец был перевязан… Старец Алексий трижды перекрестился и, не глядя, вынул из ларца записку… Митрополит Владимир прочёл: «Тихон, митрополит Московский».

28 февраля 1919 года иеромонах Алексий был пострижен в схиму. Имя у него осталось то же, но день Ангела стал праздноваться не 12 февраля, а 17 марта — в день святого праведного Алексия, человека Божия.

В октябре 1919 года скончался сын старца — Михаил Фёдорович. Батюшка очень просил, чтобы его отпустили на похороны, но ему как затворнику сделать этого не разрешили, о чём старец весьма скорбел.

В конце 1920 года Зосимова пустынь была превращена в сельскохозяйственную артель, монахи выполняли уже не послушания, а ходили на работу.

17 января 1923 года мирно почил отец игумен Герман (Гомзин). Сразу же на следующий день после погребения игумена Смоленской Зосимовой пустыни из Александрова приехала комиссия для выполнения большевицкого декрета о ликвидации всех монастырей и уездов. Началось жестокое уничтожение мирной обители. Официально уездные власти закрыли пустынь 6 мая 1923 года. Первым делом выгнали всех её насельников, предварительно изъяв у них серебряные ризы с личных икон и другие ценные вещи. Все они разъехались кто куда. Отец Алексий со своим келейником отцом Макарием отправился в Сергиев Посад. Два дня пожив в гостинице, они нашли приют в маленьком домике духовной дочери старца Веры Верховцевой, которая покидала Сергиев Посад, чтобы поселиться в Сарове, где ещё продолжалась монашеская жизнь. Духовные дети старца оказывали им посильную материальную помощь. Старец Алексия, когда ему что-то привозили, всегда смиренно кланялся и благодарил, говоря: «Я ведь теперь нищий, живу подаянием». Смирение и чувство благодарности у старца были велики. Он постоянно благодарил и келейника за самые незначительные услуги, ежедневно просил у него прощения.

До 1925 года старец Алексий ещё немного ходил по комнаткам, несколько раз добирался до храма. После он больше сидел в кресле, а потом уже полулежал на кровати. Старец из последних сил старался вычитывать все дневные службы, исключая литургию, которую он в келье никогда не совершал, так как не имел антиминса. Когда он уже не мог стоять, то вычитывал службы сидя. Однажды, когда отец Алексий лежал от недомогания в постели, его приехал навестить патриарх Тихон (Беллавин). Батюшка был глубоко тронут вниманием Святейшего и чувствовал себя крайне неловко, оттого что встречал его и беседовал лёжа. Он несколько раз пытался встать, но Святейший снова укладывал его на кровать. После 1927 года отец Алексий уже только лежал, с трудом поднимая голову, и шевелил пальцами правой руки. Принимал только своих близких духовных чад и монахов, и то не всех. Есть свидетельства о существовании завещания старца Алексея — поминать предержащия власти и не отходить от митрополита Сергия.

Скончался 2 октября 1928 года в Сергиевом Посаде. Чин отпевания в Петро-Павловском храме был совершён архиепископом Бийским Иннокентием (Соколовым) с многочисленным сонмом клириков и иерархов. На отпевание вышли: пять архиереев — архиепископ Бийский Иннокентий, епископ Никон, епископ Белевский Игнатий (Садковский), епископ Егорьевский Павел (Гальковский), епископ Суздальский.

В народной памяти осталось свидетельство молитвенной связи старца Алексия с преподобным Сергием Радонежским.
“В начале войны, — вспоминал С. И. Фудель, — немцы были недалеко от Загорска (так при советской власти назывался Сергиев Посад). После ночной смены на заводе одна жительница этого города шла домой. Это был как раз день преподобного Сергия. Солнце только поднималось, освещая траву, цветы. Но ни цветы, ни солнце не замечались от великого страха перед приближением фронта: в доме у этой женщины были маленькие дети. И вот встречает ее незнакомая женщина, они идут вместе, и незнакомая ей говорит: “Ничего не бойтесь. Мы под защитой преподобного. Он сказал, что “град его будет во веки цел”. А чтобы вам это было понятно, я расскажу. В 20-х годах здесь жил Зосимовский старец отец Алексий. Здесь он и умер в конце 20-х годов. Когда начали открывать мощи, старец очень страдал об этом и много молился, недоумевая — почему Господь попускает такому делу? Однажды вечером, когда он стал на молитву, рядом с ним встал преподобный и сказал: «Молись три дня и постись, и после этого я покажу тебе то, что нужно». В следующие два дня, когда отец Алексий вставал на молитву, снова вставал с ним рядом преподобный Сергий. Отец Алексий в эти дни питался просфорой. На третий день преподобный сказал: “Когда подвергаются такому испытанию живые люди, то необходимо, чтобы этому подвергались и останки людей умерших. Я сам отдал тело свое, дабы град мой во веки был цел”. И тогда, — добавила рассказчица, — думали, что это о сыпном тифе, который в те годы свирепствовал, а вот теперь поняли, о чем он говорил”.
Молитвословия

Тропарь, глас 5

Яко звезда путеводная, утешитель Российский явился еси в годину лютых испытаний, затворниче предивный, огнем бо веры распаляем, Божественныя Любве достигл еси, восприяв от благодати Духа Святаго стадо православное. Просиявший Духом Пребожественным, избирая Патриарха Российскаго, Святителя великаго, преподобне отче Алексие, моли Пресвятую Троицу за Землю Русскую и спасение душ наших.

Кондак, глас 3

Благочестиваго корене жезл святый, от юности живот свой на служение Богу предал еси, в пустынь же Зосимову вселився, Любовию Христовою уязвленный, стяжал сию добродетель яко вышшую вечную, и верным благодати источник неоскудный показался еси, милости всем изливая и немощныя врачуя. Преподобне старче Алексие, моли всещедраго Бога даровати нам мир и велию милость.

(123)