Родители старца Зосимы были люди благородные, из древнего дворянского рода. Отец его, Василий Данилович Верховский, дослужился в полку Смоленской шляхты до чина полковника, а мать, Анна Ивановна, была из благородного дома Маневских. Они более заботились о нетленном, вечном богатстве, нежели о преходящем, временном, которое по их благочестию и усердию к храмам, по их странноприимству и щедрости в отношении к бедным и неимущим с течением времени весьма уменьшилось. В семье Верховских было шесть дочерей и три сына. Так как дом их был недалеко от большой дороги, то странники и нищие весьма часто приходили в это гостеприимное пристанище. Кроме благотворительности, жизнь их была украшена и другими христианскими добродетелями: усердием к церковным богослужениям и к домашней молитве, чтением духовных книг; особенно же Анна Ивановна любила читать Четьи-Минеи. 24 марта 1768 года, накануне праздника Благовещения Пресвятой Богородицы, Бог утешил родителей рождением младенца. В этот день Церковь празднует память преподобного Захарии, в честь его и нарекли младенца при Крещении. С самых юных лет обнаружились добрые свойства мальчика. Он был добр и простодушен, сердце имел весьма чувствительное и горячее, и хотя был тих, кроток и молчалив нравом, но по горячности сердца минутами был и вспыльчив. Так как летами был он всех моложе в семье, то мало играл с братьями и сестрами, а чаще находился при родителях и так был привязан к ним, что почти неотлучно находился при них. Когда мать его читала вслух жития святых, то жития преподобных пустынников особенно занимали душу его: он не только хорошо понимал их, но и разгорался духом подражать им. В иные дни до обеда убегал один в сад или огород и там наедине молился как умел и как понимал (ему было тогда шесть-восемь лет), а после молитвы ел плоды и овощи для того, чтобы за обедом не есть мяса. И когда родители спрашивали, почему он ничего не ест, то с младенческой откровенностью отвечал: «Вы сегодня, матушка, читали житие такого-то святого пустынника, как он в пустыни питался одними былиями[1] и овощами, и я хочу быть пустынником, так надобно привыкать». Родители, горячо любя сына, беспокоились, чтобы не повредилось его здоровье, и заставляли его употреблять всякую пищу, какую ему предлагают, говоря: «Сам Господь сказал ученикам Своим: Ешьте, что вам предложат” (Лк.10,8)», и доброе дитя Захария с кротостью повиновалось, утешаясь тем, что поступает по слову Христову. А мать утешала его еще и теми словами, что послушание родителям всего угоднее Богу, что и в монашестве прежде всего потребуют послушания; и так он с младенчества возлюбил сию добродетель. Когда ему исполнилось восемь лет, родители не решились отдать его, как и других сыновей, ни в какое училище, но захотели лучше иметь учителей у себя в доме. Послушный, кроткий и робкий ребенок Захария, исполняя волю родителей, с великим прилежанием старался изучить все, что ему преподавали учителя, но тщетно. Только в те дни находил он себе отраду, когда преподавался Закон Божий.

Бог от юности приучал сердце отрока возлюбить святые заповеди. Наконец и родители свыклись с этим. Василий Данилович, видя приближающийся конец своей жизни, как по старости, так и по болезненному состоянию своему, поспешил прежде определить сыновей в царскую службу, отправив всех троих, тогда еще весьма юных (младшему Захарии было не более пятнадцати лет), в Петербург. Все три брата по просьбе родителя и по обычаю того времени были определены в гвардию, и притом в один полк; все трое жили вместе на одной квартире, имели все общее, нераздельное, и все трое удивительно были дружны между собою. Но пылкая юность без надзора, без поддержки могла ли устоять против искушений и соблазнов мира? Юные братья завлечены были товарищами в картежную игру, много проигрывали; меньший же, Захария, немедленно и решительно оставил сию гибельную забаву и советовал и братьям сделать то же. Не более двух лет провели братья Верховские в Петербурге, как вдруг неожиданно получили горестное известие о кончине родителя. После первых дней печали и слез мать призвала к себе всех детей и сказала им: «Я желаю, чтобы вы при жизни моей и при глазах моих разделили все имение: тогда я умру спокойно, зная, что все вы останетесь без меня в мире и любви между собою». Пока делили они имение, было между ними все тихо, согласно и любовно: всякий старался лучшее уступить другому. Немного более двух лет после смерти супруга пожила боголюбивая, горестная вдова Анна. Детей никого при ней не было, кроме любимого сына Захарии. В последний день, предчувствуя близкий исход свой, она исповедалась и приобщилась Святых Таин, потом, крепко прижав лежавшую на груди ее икону Божией Матери и заключив вместе с иконою и сына в свои объятья, испустила дух. Захария встал, взял икону и, поставив ее на стол, со слезами молился пред нею за душу матери; потом окончил молитву так: «Теперь Ты, Царица Небесная, будь моею Матерью. Тебе вручаю всю жизнь мою». С кончиною матери все кончилось для него в мире; последняя нить, привязывавшая его к мирской жизни, прервалась, ибо мать всегда убеждала его не оставлять ее, пока он ее не похоронит. По молодости лет Захария, находясь среди мира, смутился было помыслом и желанием жениться. Однако внутреннее убеждение останавливало его. Обстоятельства сложились так, что Илья, брат Захарии, отдал ему свою часть имения. Захария стал увлекаться любостяжанием; его радовало, что получив две части, он теперь будет богатым помещиком, но тайный голос совести сильно тревожил его во глубине сердца, хотя он старался заглушать его. «Однажды, – как рассказывал позже сам отец Зосима, – прогуливаясь верхом на лошади, оставленной братом, как только поравнялся я с церковью, вдруг точно кто рукою толкнул меня в грудь, и так сильно, что я, кажется, пошатнулся на лошади, в то же время внятно услышал следующие слова: Ты сам пойдешь в монахи…”. Один из моих зятьев – вольнодумец, несправедливый и неверный в отношении к супруге своей, сестре моей любимой, впрочем, человек доброго сердца и очень милостивый господин для своих подчиненных, заметил грусть мою и принес мне душевную пользу, сказав следующие слова: О чем, брат, смущаешься? Хочешь идти в монахи, да не можешь решиться? Но если пойдешь, подумай сам, что ты потеряешь? Если и моя правда, что нет вечной жизни, то ты только то потеряешь, что не поживешь так развратно, как я, а когда умрем, будем оба равные с тобою. Но ежели же ваша правда, что будет и вечная мука, и вечное блаженство в Царствии Небесном, тогда ты много выиграешь предо мною!” Сии слова его решили все мои недоумения». По получении доброго совета Захария недолго медлил в миру. Расставшись решительно с мирскою жизнью, весь ум свой, всю душу и сердце устремил он на служение Богу в звании иноческом. Ему был двадцать один год от роду, когда оставил он все в мире сем. Побывав несколько раз у брянских пустынников и пожив у них некоторое время, Захария более всех полюбил отца Василиска[2], одного из учеников многоопытного старца Адриана. Его тихий и кроткий нрав так привлекли к нему сердце юного Захарии, что он желал, если бы возможно было, с ним не расставаться, а все свое старание обратил на то, как бы скорее освободиться от мира и переселиться к пустынникам. Для этого отправился он в Петербург, где, получив полное увольнение от службы и окончив все дела, как птица, вырвавшаяся из клетки, полетел в пустынные леса Брянские. Это было в 1789 году. Но не нашел там уже отца Адриана, который перед тем переселился в Коневскую обитель. Отец же Адриан, видя в ученике своем Василиске истинное смирение, сохраняющее душу от всякой вражьей прелести, и здравое духовное рассуждение, также великое во всем терпение и весьма подвижническую жизнь, к тому же зная его всегдашнее горячее желание совершенного пустынного безмолвия, сам, отъезжая в Петербург, дал ему благословение остаться в пустыни в его келлии, ибо на него ни с чьей стороны не было зависти: он не был рукоположен в священство, а был лишь простой пустынник. В несколько отдаленном расстоянии от отца Василиска жили и другие старцы пустынные, и к ним-то, живущим уже без отца Адриана, по возвращении из Петербурга прибыл Захария. Все они встретили его с радостью и любовно, и когда узнали от него, что он решился уже непременно остаться с ними в пустыни, то все единогласно говорили ему: «Блажен бы ты был, добрый юноша, если бы отец Василиск принял тебя в ученики.

Это звезда наша пустынная! Это пример всем нам! Но особенная будет к тебе милость Божия, если он согласится, ибо многие уже убеждали и умоляли его о сем, но, имея истинное смирение, он ревнительно отказывает всем, говоря, что он невежда, непросвещенный, не может никого наставлять и так худо и слабо живет сам, что никому не может быть на пользу: к тому же любит в совершенном безмолвии быть всегда един с Единым». Слыша все это, благоразумный юноша Захария еще более разгорелся любовью к сему дивному старцу и желанием быть его учеником. И уже неотступно и убедительно умолял его. Старец не давал никакого ответа, однако оставил его погостить у себя на некоторое время, много утвердил его в желании пустынной жизни и усладил сердце его любовью к Богу; много и делом, и словом наставил его на путь спасительный. Между прочими духовными беседами отец Василиск, рассказывая о себе, без всякого намерения упомянул, что он родом из Тверской губернии Калязинского уезда, государственный крестьянин, и находится в большой печали оттого, что кончился уже срок его увольнения и надобно ему опять явиться на свою родину: и сколь сие тяжело для него как потому, что хотелось бы ему быть мертвым для всех родных и знакомых, так равно и потому, что по неимению денег и недостатку здоровья трудно ему не только выхлопотать новое увольнение, но и предпринять такую долгую и трудную дорогу (ибо в то время было начало весны и самая распутица)…

(46)